ОТРЫВАЯСЬ ОТ ПОВЕРХНОСТИ,
ИЛИ
ЛЕТАЮЩИЕ НАТЮРМОРТЫ БАСАЕВА
Немногие из тех, кто знаком с Олегом Басаевым, знают, что этот
глубокий и серьезный художник в прошлом - герой одного из самых
обаятельных и любимых фильмов Бабле Дзбоева «Прощайте, коза и
велосипед». Одаренный ребенок, рано выучившийся читать, писать и
играть на фортепиано, он пережил свои негромкие «медные трубы» в
детстве. Как губительна порой ранняя слава для детских душ. И как
немногие вундеркинды находят себя во взрослом мире. Олег Басаев
один из тех, кому это удалось. Он связал свою судьбу с живописью. А
его ранние успехи остались милым эпизодом далекого детства.
Достижения же Басаева в области живописи - яркая и интересная
страница современного искусства.
В настоящий момент О. Басаев преподаватель факультета искусств
СОГУ и СОХУ. Творчески активно работающий художник сотрудничает с
галерей «Диахроники» Кипр. Серия «Кипр» - плод этого
сотрудничества.
Поиски истоков стиля Басаева в рамках национальной
художественной традиции не дадут результатов. Тематически и
стилистически он абсолютно индивидуален. Богатство цветоощущения,
точность глаза, особый «артистический» темперамент - щедрые дары
природы многим кавказским художникам. Соединить эти врожденные
качества, экспрессию и эмоциональность с упорядочивающим влиянием
интеллекта не всем и не всегда удается. Творчество Басаева удивляет
именно осмысленностью и целостностью стиля. А это категория
дающаяся нелегко. За ней, как правило, стоит зрелость мышления и
годы аналитического отбора.
Принадлежность же к национальной художественной традиции
определяется не на внешнем, а на внутреннем уровне восприятия
живописи. Как благородство и лаконичность цвета, как скупость в
проявлении эмоций, как сдержанная выразительность жеста.
Ведущим жанром в живописи художника является натюрморт. Строго
говоря, картины Олега как полнокровное явление современного
искусства ускользают из жестких жанровых рамок. Сам термин
«натюрморт» – укоренившееся в русском языке пренебрежительное
французское обозначение «мертвая природа», мало что говорит о
содержательной стороне жанра и в классических образцах, и, тем
более, в произведениях Олега Басаева. Это далеко не природа, а вот
мертвая она или нет – вопрос мастерства. Виртуозы жанра, голландцы
XVI-XVII вв., дали ему более точное определение – «тихая жизнь
вещей». В XX веке художники обращаются к жанру натюрморта в периоды
переосмысления фундаментальных категорий искусства. Пикассо, Сезанн
и Матисс, Кончаловский, Машков и другие выступают как реформаторы
жанра. Их обращение к этой теме есть, по сути, поиск сущности и
назначения художественной формы.
Неслучайно и у Олега Басаева завершенность и стилистическая
отточенность метода проявляются именно в натюрмортах. В них много
от классического наследия. Чертами не столько внешнего сходства,
сколько внутреннего родства связаны они с суровой и драматичной
эстетикой натюрмортов Ф. Сурбарана, с многозначительностью и
интеллектуальной насыщенностью натюрмортов Дж. Моранди. Кроме того,
в картинах Басаева есть столь свойственная старым мастерам
добротность красочного слоя, подробность письма и внимание к
деталям. Вещественность и ощутимое наслаждение автора материальной
подлинностью изображаемой вещи. Его кисть любовно и тщательно
передает матовый блеск стекла в бутылях старинной формы, пористую
кожуру лимона, изящную форму курительной трубки и прозрачность тени
на стене. Но это далеко от рабского поклонения натуре, от простого
копирования неодушевленных вещей. Это и не любование их тихой
жизнью. Нет. Эти простые предметы, безмолвные спутники нашей жизни,
воссоздаются художником в удивительном, непостижимом
сюрреалистическом пространстве. Привычная связь явлений нарушается,
и рождается неповторимая образность картин Олега Басаева.
Каждым движением кисти, тонким и обдуманным, художник тщательно
выстраивает драматургию своих произведений. Словно чья-то невидимая
и властная рука приглушает все звуки, стирает случайные черты
суетности, пестроты, ярких красок. И в таком очищенном пространстве
особую значимость приобретает бытие простых вещей. Иллюзия
материальности, «сенсорная достоверность» предметов, которой
добивается художник, сообщает достоверность всему, невероятному с
точки зрения рационального опыта, пространству, и при всей скупости
изобразительных средств и лаконичности деталей автор заставляет нас
пережить мгновение невозможного. Следуя за взглядом, мы отрываемся
от поверхности материального мира и наблюдаем парение предметов в
воздухе. И тут уже не предметы, а некие сущности, которые не
изображены, а явлены. И уже не натюрморт, и не тихая жизнь вещей, а
молчаливый театр. Театр безмолвных жестов, пантомима. Словно этот
мир ведет внутреннюю, скрытую от людских глаз жизнь. И мы, внезапно
оглянувшись, видим картины, случайно открывшиеся взору, обнажившие
на мгновение его логику и внутреннюю сущность.
Главной темой тут представляется сопоставление естественного и
рукотворного, созданного природой и человеком. Тыква-горлянка и
керамический кувшин, рог, как древнейший кубок, и графин. Живая
пульсация, легкая ассиметрия природных форм, лаконичность,
четкость, геометризм предметного мира, созданного человеком.
Сложная интеллектуальная игра, которую ведут эти противоположные
начала.
Художника отличает удивительная зрелость, цельность мышления и
мастерства. В рамках созданного авторского стиля возможен разговор
обо всем. О покое и движении, о внезапном порыве чувств. О том, как
влечет идея. О родстве душ. О конфликте и гармонии. О любви,
симпатии и неприязни. О кавказском и европейском. О рукотворном и
природном. О видимом и мнимом. О том, что есть сон и не сон. О том,
что есть жизнь и не жизнь. О том, как звучит пустота или поет
стекло в светлой пустой комнате от неулавливаемых человеком
вибраций.
Тихая жизнь или тихий сон, не кошмар и не бред, а скольжение
над поверхностью. Парение, слишком легкое и свободное для того,
чтобы отбрасывать тени.