Положи меня как печать на сердце твоем…
Гайто Газданов
Искусство Хсара Гассиева погружено в мир детства, его личного и
детства человечества, наполненного первообразами, пробуждением
света в грезящем пространстве. Оно живет лунными сияниями, оно
колышется и движется в пограничной ситуации бодрствования – между
сном и явью. Его формы целостны и нерасчленимы, где живые сущности
беспредельно связаны с одухотворенной материей, ее тканью, ее
складками и сдвигами. Горы, деревья, животные и птицы, плоды
природы, звезды и людские жилища заполняют и формируют космос Хсара
Гассиева, где нет деления на близлежащее пространство и его дальние
планы, где все обладает сознанием, дышит и чувствует.
Кристаллический мир Осетии, его многомерность и прозрачность,
его сокрытость и сокровенность, мир, построенный на взаимоотражении
и взаимосоответствии, пребывающий в живом единстве и согласии,
составляет модель пластической «оптики» Хсара Гассиева. Она
удивительно чувственна и осязаема, как теплая шерсть овцы, рука
матери, кора дерева, поверхность камня и пламя домашнего очага.
Зрение художника буквально ощупывает этот живущий сложной жизнью
рельеф во всех его магических метаморфозах, стирающих границы
внутреннего и внешнего, сказочного, ритуального и обыденного, где
крыша домика превращается в бурку, укрывающую путника. Для Хсара
Гассиева не существует чистой формы, отдельной от внутреннего
переживания, от памяти детства и памяти культуры, от конкретного
состояния его личности, включенной в универсальные смыслы. Его
искусство начинается с называния, с присвоения имени – как это
всегда происходило в самых древних и осевых культурах. Погружаясь в
проводника образов, в медиума, он каждый раз заново открывает
предмет, человека, животное или «явление мира», полностью сливаясь
со своим созданием. Его образы становятся заклинательными, как
вещая речь поэта, как изумление ребенка, они длятся долгим
пространственным эхом, обрастая новыми смыслами и улетая в
неведомое: «Окно. Ласточка», «Нико и Маргарита», «Спящие львы»,
«Подруги дней моих суровых», «Бегство в Египет»…
Хсар Гассиев одаривает нас тем, что нами утрачивается, но где-
то в глубинах нашей памяти продолжает связывать с реальностью
невидимыми нитями, нежно и трогательно, как пыльца бабочки. Он
соединяет искусство с той первоосновой жизни, которая и составляет
содержание припоминаний, извлекаемых из хаоса, зыбкости сна,
космического покачивания, в котором участвуют горы и звезды. Все
эти «немые» ощущения, что заложены в именах-образах, создают еще
один феномен художника – феномен «дословесного» языка
ветхозаветного первосмысла и первоощущения контакта босых ног с
землей в садах Эдема. Они не говорят – они видят, но видят особым
тактильным зрением. Они вызваны касанием, переживанием поверхности
и протяженности мира, фактуры войлока и медовых сот, сопротивлением
вещного сгущения среды, открывающейся катящимся по дороге камнем и
плотностью воды в потоке горного ручья. Они отмечены повышенной
информативностью, но не событийной, а сакральной напряженностью
художественного жеста, магической сосредоточенностью, где
продолжают жить традиции кобанской культуры в ее цветных орнаментах
и рельефах, чем-то напоминающих египетские каноны.
Но эта праорганика искусства Хсара Гассиева не исчерпывается
осязательным аспектом, она вовлекает в свой круг и данное,
доставляемое слухом. Слуховой словарь художника удивительно
многообразен – здесь звучит шелест листвы и пение птиц, скрип арбы
и цокот копыт, шум ветра и протяжные голоса животных, крик петуха и
«бормотанье» камня; здесь открываются тревога и смерть в звуках
выстрела, но и здесь рождаются первые закономерности гармонических
ладов, здесь пробуждается мелос, претворяя хаос в космическую
полифонию, возвращаясь на землю в шепоте влюбленных и звуках
пастушьей свирели.
Художественный язык Хсара Гассиева удивительно гибок и
семиотически разработан, он проявляется буквально на «клеточном»
уровне, как атом, содержащий в себе всю вселенную. И она живет,
переливаясь в своих изломах и гранях, как фасеточный глаз стрекозы,
как драгоценные вкрапления в горную породу, собирая в себе свет и
отражая его лунными сияниями, распахнутым окном и женским взором.
Ее формы ткутся из первичного вещества, из звездной пыли,
обожествляя материю и составляя, как это бывает только в детстве,
самые несопоставимые ряды – ласточка, деревенский домик, ночной
выстрел, испуганная лошадь и рассыпанные в небе звезды. Живое
сознание наполняет этот фантастический и прекрасный мир, как ветер
наполняет своим дыханием древнюю книгу, проникая во все потаенные
ниши смыслов и выявляя свет во всех ее образах, как немеркнущее
сияние и мерцающие глубины.
Космос Кавказа в мифологиях Хсара Гассиева, преодолевший свои
географические измерения и сохранивший свою уникальность,
ритмически следует нартскому эпосу, естественно претворяясь в
высшие состояния, сближая горный цветок и серебряную форель. Он
присутствует здесь как осуществленная идеальная возможность, как
древняя восточная сказка, мерцающая исполненными желаниями. И в то
же время он непостижим и загадочен как страна медитаций – древняя
Алания, как страна магических возвращений, пронизанная мудростью
Шатаны и Урузмага, страна райского детства, где в глубинах затаился
городок Цхинвал. Его формы вихрятся, замыкаясь в образах раковины,
сгущаются в кристаллы, уподобляясь иконным горкам. Они напоминают
нам о стилистике раннего авангарда – о лучизме Михаила Ларионова и
об орфическом кубизме Роберта Делоне, о глубинных «средневековых»
структурах мюнхенского «Синего Всадника». Они друг в друга
неуловимо проникают, сливаются, как дороги, и расходятся, как
путники, образуя интерьеры, сжимая пространства до невозможности
невстречи. Мгновения – и их смыслы – погружаются в ветхозаветные
пространства со странниками, в исходы и возвращения, в тропинки
судьбы и духовных превращений, меняя динамику своих пропорций и
масштабов, где простой натюрморт с грушами символизирует нерушимую
троичность бытия, а цветок – вечное рождение.
В этой удивительной философии взаимопротивоположностей и
взаимопроникновений царствует мифология двоичности мира; ее
пространственные контрапункты и дополнительности – как полярность и
согласие неба и земли – образуют фундаментальные целостности: птицы
и воздух, гора и лев, луна и лошадь, колокол и кувшин – полюсные
пары, свидетельствующие об универсальности мироздания, в котором
сосредоточено искусство Хсара Гассиева. Реликтовые образы,
сохранившиеся лишь в древних культурах и сновидениях, усиливают
обостренное историческое чувство художника и – как обратная
перспектива – ее медитативные выходы из времени, транслируя свои
закодированные сигналы и восстанавливая утраченные ценности. И,
может быть, главным в этих ценностях остается постоянный образ
символики Хсара Гассиева – архетип дома, жилища, убежища. К дому
традиционно ведет дорога, и она переходит в ступени, живущие ритмом
пространства дома, его поэтической функцией, где вьющиеся лесенки,
как сказал замечательный писатель Осетии Гайто Газданов, «бегут как
кровь по жилам». Дом Хсара Гассиева скорее скрывает, чем
обнаруживает себя, он прячется и прячет, он защищается и защищает,
он невероятно близок к традиционному образу дома «с зелеными
ставнями и зеленой волшебной дверью».
Именно о таком доме грезил Франц Кафка, описывая его как
«маленький домик… прямо напротив виноградника, у дороги». Его
контуры органичны пейзажу Осетии, его волнистым рельефам, силуэту
гор, напоминающих кардиограмму сердца. Он возносится подобно
дереву, как удвоенная тайна леса, вслушиваясь в себя, ощущая, как в
его средоточии движется древесный сок. Его корни уходят в землю,
поддерживая и сохраняя вертикаль и колыбель человеческой жизни
между небом и землей. Дом-очаг, но и дом-приют, он открывается
путнику, превращаясь в маяк, в свет покоя и грез, он – как звезда
над лесом – призывает заблудившегося, блудного сына, свидетельствуя
о вечных, постоянно повторяющихся библейских сценах. Именно здесь
Хсар Гассиев пересекается с «малыми голландцами» и встречается с
Рембрандтом, с его темой возвращения и конца пути, скрывающимся в
вечерних сумерках и светящемся окошке.
Сегодня искусство Хсара Гассиева мерцает множеством значений,
которые невозможно разгадать до конца. Оно оказывается неизмеримо
сложнее, насыщеннее и энергичнее любого внешнего пространства, оно
таит в себе разного рода напряженности и прозрачные световые
переходы, циклические повторяемости природного кругооборота и
прорыв в абсолют, в непрерывное свечение «тихой» реальности,
непосредственно окружающей нас. Оно пронизано ожиданиями и
предчувствиями, составляя уникальный феномен, «парадокс Хсара
Гассиева», магический театр, карнавал вечных метаморфоз, живущий в
прозрачных слоях мудрого детства, совсем рядом, просвечивая своей
улыбкой из близких-далеких миров первоощущений, открываясь силуэтом
старой мельницы или сказочным домиком, серебрясь одеждами матери и
отца и удаляясь в просветленность их лиц.
Искусство Хсара Гассиева достигло своей полноты и
гармонического равновесия, но его зрелость не теряет великого
детского чувства удивления и благоговения перед тайной и чудом. Оно
всегда бодрствует, оно всегда в пути, оно все пронизано светом.
* На главную страницу галереи * На главную страницу журнала *