Искусство Таймураза Маргиева обретает свои смыслы в ближайшей
реальности простого человеческого мира - в рельефе лежащего у
дороги камня, в струях горного ручья, в теплоте овцы, превращая
это "домашнее" видение в универсальные модели бытия.
Художественные пространства в этих стратегиях сжимаются до
точки и развертываются в панорамы, словно увиденные в парящем
полете. Они "омываются" нижними слоями воздуха, проявляясь как на
фотоснимке - медленно, но настойчиво и неумолимо, окрашиваясь в
монохромные - песчаные, сероватые аристократические тона или,
напротив, структуируясь, собираясь в мозаичность, пульсируя и
мерцая. Таймураз Маргиев обладает уникальным зрением, способным
фокусировать детали, фрагменты, формообразования только
рождающегося, пробуждающегося мира, его "складки" и "ниши", как
говорит Жаль Делез. Он распеленывает его, касаясь нежно и
трогательно, раскрывает его тайны в самых естественных
проявлениях, из которых собственно и состоит жизнь, в моменты
бескорыстия этого мира и в отсутствии "заданности",
сосредотачиваясь и погружаясь в его ткань и в его память о
первообразах. Сама природа, ее "грани" и архаические "изломы", ее
прозрачная слоистость и ее непроницаемая уплотненность, скрывающая
глубины ее сознания, отдается этому тактильному зрению, впуская к
себе, принимая во время вдоха и благославляя, отпуская в мир
вместе с общим для них выдохом, соединяясь в миге творчества,
молитве согласия и благодарности. Осетия раскрывается в этих
погружениях и полетах как Библейская земля, где воздух, вода,
минералы и растения пронизаны первозданностью и откровением, где
структура кристалла отражает в себе все будущие возможности
эволюции нашей реальности - покоя и катастроф. Домики горных
селений как супрематические объемы Казимира Малевича, лестницей к
небу поднимающиеся цветные горизонты, образующие метафору
магической геометрии древних ковров Осетии, стволы деревьев,
неотделимые от символики мирового древа, где скрещенья ветвей
отмечают драматургию и образы истории человека, "судьбы скрещенья"
- все в композициях художника при всей конкретности переживания
приобретает трансперсональный характер, уходя в фундаментальные
слои культуры, и здесь открывается еще одно пространство -
диалоги, которые ведет Таймураз Маргиев в напряженных взаимосвязях
традиций и самораскрывающегося, вновь открываемого канона, в энер
гетике знаков и иконологии, связывая, переплетая ткани старых и
новых культур, "осевых" состояний художественного сознания и его
радикальных движений, где еще не возникло опорных точек, где
встречаются Гоген и Пит Мондриан, Матисс и Ив Кляйн, Сезанн и
Франц Марк, где искусство и жизнь, природа и ноосфера становятся
единым организмом. Этот организм обнаруживает свой "голос" и
"облик", он включает в себя душевную "телесность" художника, его
"нелинейную" оптику и его психофизиологический опыт. Он
естественно существует в, казалось бы, своих противоположностях,
живет циклами, переходя из розовеющего утра в насыщенный тенями и
контрастами полдень и растворяясь в синеющих, наполненных грустью
наступающего забвения и новыми обещаниями сумерках, еще хранящих в
себе отсвет уходящего Солнца. Он течет, как само вещество мира,
как млечный путь, не зная границ и не зная конца, замирая,
превращаясь в звезду, и вновь раскрываясь свечением, мерцающей
каплей воды, содержащей в себе вселенную, осознавая себя в кисти
художника. Его простым смыслом, его воплощенным даром становится
букет скромных горных цветов, собранных на берегу реки и
отраженный в ней, увиденный глазами ребенка в состоянии
восхищения, признательности и неутоленной любви - как жест в
великом ритуале, где все пребывает в Вечности.