Дипломной работой Фатимы Цаллаговой, выпускницы факультета
графики Санкт-Петербургского государственного Института живописи,
скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина Российской Академии
художеств, были иллюстрации к произведениям К.Л. Хетагурова.
Ученица Н.Е. Чарушина, получившая специальность книжного графика,
Фатима Цаллагова в дальнейшем неоднократно обращалась к искусству
оформления книги. Читателю известны, оформленные ею «Арабские
сказки», сборник стихов Алины Туаевой «Когда души веление
вершится», «Сусæг мæт» («Тайное переживание») Ростислава Цомаева,
«До первого грома» Дамира Даурова, «Древние и средневековые
памятники осетинского письма и языка» Г.Ф. Турчанинова, детские
книги. В каждом издании прослеживается бережное, уважительное
отношение к содержанию текста и миру его образности, для которой
найден адекватный художественный язык.
И все-таки большее место в ее творчестве занимает отнюдь не
книга. Фатима Цаллагова известна, прежде всего, как живописец-
станковист, работающий в технике акварели.
Каким видом искусства является акварель – живописью или
графикой, специалисты по сей день однозначно сказать не могут, чаще
относя ее к пограничным техникам. Так или иначе, художница выбрала
ее сознательно, как она сама говорит, за особенную чистоту и
прозрачность цвета, а также удивительную способность передавать
воздух и глубину пространства.
Еще во Владикавказском художественном училище, где до института
Фатима училась на отделении дизайна, она профессионально освоила
технику и специфику не только акварели, но и классической масляной
живописи. Однако в самостоятельной творческой деятельности
предпочла акварель, и не только потому, что на факультете графики
преобладала именно акварельная живопись. Очень глубоко изучив
живопись Дальнего Востока (Китая, Японии, Кореи), выполненную
водяными красками на бумаге и шелке, Фатима Цаллагова была поражена
в ней удивительным философским взаимодействием основы, материалов и
техники, их равноценной художественной нагрузкой в создании образа,
лаконичностью и отбором художественного языка, редкостной близостью
этих средств к живой природе, тем, что мы называем сегодня заботой
об экологии души и тела.
Бумага или шелк работают в восточной живописи наравне с тушевым
или полихромным изображением, имеют натуральную природную основу,
присущую и самим краскам. Им не отводят скромную роль нейтрального
фона и не прячут под слоем глухого тона. Они дышат и просвечивают,
играя каждый раз новую и определенную роль: тумана, светлой водной
глади, заснеженной дали, бескрайнего неба и, наконец, всегда –
света.
В акварели нет белил. Их роль играет бумага. Исправления здесь
почти невозможны, разве что можно что-то просто смыть. Поэтому
здесь требуется верный, безукоризненный рисунок. Акварель сразу
выдает плохого рисовальщика. Фатима Цаллагова всегда стремилась к
точному рисунку. Да и структуру композиции она чувствует очень
чутко, как и возможности самой акварельной техники, ее богатые
лессировки (просвечивающие, наложенные друг на друга слои разного
цвета), растекающиеся, внедряющиеся друг в друга, свежие цветовые
замесы живописи по сырой бумаге, смелую, в один прием, работу «а ля
прима» и, конечно, их всевозможный синтез. Все эти профессионально-
«вкусные», эффектные приемы никогда не были для Фатимы самоцелью.
Она всегда умело подчиняет их главному – поэтическому образу.
Обращаясь к таким жанрам, как портрет и натюрморт, и даже к редкому
для нас – «цветы-птицы», она все-таки предпочитает пейзаж,
излюбленный горный и городской.
Фатима Цаллагова всегда работает с натуры, иногда – по памяти и
воображению, убежденно опираясь на законы реалистического
художественного языка, невзирая на модные тенденции в современном
искусстве. Она является одним из немногих современных осетинских
живописцев, представляющих лирико-поэтическую линию реалистического
акварельного пейзажа.
Кроме того, Фатима Цаллагова особо чувствует и видит горы,
понимая и умея передать невероятную изменчивость их многомерной
формы, бесконечно богатую многоликость тона, цвета и фактур в
зависимости от состояния свето-воздушной среды, времени суток и
года. Несут ли ее акварели черты импрессионизма? В них есть и
пленэрность, и преобладание мотива над сюжетом, и то, что именуется
состоянием, и даже такой признак, как «пишет то, что видит, и так,
как видит», цветные тени, присущие импрессионизму. Но в то же
время, ее композиции часто более архитектоничны, нежели
фрагментарны, как нет в ее манере и характерного, короткого,
отрывистого мазка. Художница, действительно, пишет то, что видит,
но скорее так, как ощущает. Настроение в ее пейзажах создается не
только освещением, но и характером локальных цветовых пятен,
тональным и цветовым взаимодействием.
Акварель – краски на воде, и вода в создании картины играет
далеко не последнюю роль. Именно она, вода, размывает и увлекает
цветовой пигмент в путешествие по белоснежной поверхности бумаги,
заставляет краски двигаться и жить. И, как сегодня доказывают
последние научные исследования, вода, обладая памятью, говорит на
языке души автора, одухотворяя созданное им произведение.
Современная наука утверждает, что каждая мысль материальна и
может быть отражена водой, поскольку любая мысль вызывает изменения
электромагнитного поля человека, которые до малейшей степени водой
фиксируются. И эти изменения вызывают не только мысли, но и
чувства. Профессор Константин Коротков в одном из своих выступлений
говорил, что эмоции – наиболее сильный момент воздействия на воду.
Японец Эмото Масару наблюдал эстетические изменения кристаллов
замороженной воды в зависимости от сказанных ей слов. Известно
воздействие на структуру воды различной музыки. Австрийский ученый
Аллоис Грубер говорит о том, что мы можем загрязнять воду духовно,
например, завистью и злобой. Понятно, что духовное очищение, к
которому в идеале должна стремиться творческая личность (всем
известны примеры великих иконописцев), чрезвычайно важно не только
в создании позитивного, гуманистического визуального образа, но и в
его воздействии на зрителя. Бесспорно, что в свете изучения свойств
воды обнаруживается, что произведения живописи, выполненные
водяными красками, несут некую подспудную информацию, которую мы
еще не умеем ясно читать, но чувствуем интуитивно. Не случайно
китайские живописцы и каллиграфы использовали для разведения туши и
красок воду горных источников, прошедшую естественную природную
очистку. Таким образом, мы можем отчасти приблизиться к разгадке
извечного вопроса искусства (во всяком случае – живописи),
касаемого связи личности и творчества.
Посетители выставок Фатимы Цаллаговой единодушны в одном
мнении: «Каким бы ни было настроение акварелей этой художницы,
суровым, печальным, светлым, элегическим, в душе возникает и
остается чувство удивительной чистоты и легкости». Ее работы многие
хотят видеть в своем доме. Недаром акварели Цаллаговой живут
сегодня в домах жителей Дании и Германии, Израиля и США, не говоря
уже о Москве, Петербурге и нашем городе, в т.ч. – собрании музея
им. М.С. Туганова.
Фатима Цаллагова всегда, наравне с профессиональным творческим,
занималась и занимается своим духовным развитием, заставляя
неустанно трудиться не только глаз и руку, но и душу. Психология,
литература и философия, история мировой культуры и мировых религий,
Библия – для нее постоянные объекты изучения и искреннего интереса.
Фатима одна из тех, кто очень строг и требователен к себе при
невероятной остроте и глубине чувств. Рафинированная и утонченная,
знающая наизусть многое из христианских и буддийских текстов,
лучшие творения мировой и осетинской поэзии, она может станцевать
фламенко, спеть, аккомпанируя себе на гитаре, и в то же время,
подобно библейской женщине – с легкостью испечь хлеб, пироги или
забытые фигурки-басылтæ, умело подоить корову и козу или изготовить
чудесное вино из собственноручно собранного винограда. Она просто
живет в гармонии с собой и природой, являясь человеком Мира и
обычной осетинской женщиной одновременно.
Приступая к живописи, художница словно читает молитву миру и
его создателю, совершая некий обряд почитания природы и жизни.
Может быть, в этом заключается таинственная сила ее скромных
акварельных листов? На которых запечатлены разноликие образы
городов: Петербурга, плывущего вдоль берегов холодной Невы вслед за
клубящейся бездной летящего северного неба, пронизанного стрелами
стройных шпилей; Таллина с красными черепичными крышами, кажущимися
смелыми языками пламени в буйствующем костре осенней листвы;
пряного, плавящегося цветовыми замесами, солнечного Самарканда; ее
родного Алагира со строгим и печальным собором, замершем на ветру
среди обнаженных ветвей.
И, конечно, горы, почти всегда обжитые, представляющие родной
для художницы мир (Фатима родилась в Унале), строгий и прекрасный в
своих бесконечных перевоплощениях, таинственный и понятный, древний
и каждый раз новый, суровый и беспощадный, но всегда
притягательный.
Горы в акварелях Фатимы Цаллаговой, как и в природе, живут
жизнью неба, вовлеченные в капризную игру облаков и солнца. Небо
меняет их краски, скользит по ним изменчивыми тенями, преображая
цвет и форму. Оно то опускается в ущелья и ложбины, растекаясь
туманом, то взмывает ввысь на распростертых крыльях облаков, то
струится и стекает по уступам скал и округлым спинам лесистых
предгорий, укутывает и прячет в туманных одеждах драгоценные
кристаллы ледяных вершин, заливает их светом, делая прозрачными и
невесомыми. И почти во всех пейзажах присутствует редкостное
ощущение необычайного простора и воздуха. Мир, изображенный на них,
не теснится, а свободно дышит, представая знакомыми мотивами ущелий
(Алагирского, Дигорского, Куртатинского), гармоничными силуэтами
горных селений (Лац, Нар, Унал, Цмыти, Барзикау, Даллагкау). Он
затихает под золотистым, морозным предзакатным небом жизнью
маленького села в «Зимнем вечере» и прячется за пеленой дождя
(«Дождь в Хидикусе»), чтобы вновь предстать в своей новой,
неведомой творческой ипостаси.